Беженки из Незалежной стали нежеланными гостями в Израиле, пишет «Украинская правда». Большинство из них подозревают в попытке незаконного получения гражданства или социальной помощи и депортируют на родину.
Ирина – моя соседка по Подолу (район в Киеве. – Прим. ИноСМИ.), живем мы на одном этаже. Меня почти год не было дома, поэтому я пригласила Ирину пообедать вместе, поговорить о жизни.
Соседка рассказала, что планировала провести зиму в Тель-Авиве, но не сложилось – ее депортировали. Ирина поделилась шокирующим опытом путешествия в Израиль и рассказала об издевательствах над украинцами в аэропорту Бен-Гуриона.
История меня настолько поразила, что я попросила Ирину не молчать. Тысячи украинцев, спасаясь от конфликта, подвергаются подобным унижениям. В то время, когда мы доверчиво ждем мировой поддержки, некоторые, пользуясь нашей слабостью, прибегают к жестокости на уровне извращений и продолжают заигрывать перед Россией... Данный рассказ – как свидетельство, записанное дословно. Поэтому дальше – прямая речь Ирины.
«
В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое декабря 2022 года я взяла Пэрис (собачка Ирины породы джек-рассел. – Прим. ред.), и мы автобусом отправились в Польшу, чтобы оттуда лететь в Тель-Авив. Меня пригласили друзья, они волновались, что я останусь в Киеве зимой без света и тепла.
Мы практически не спали, освещения не было, ехали темными дорогами. Когда пересекли украинско-польскую границу, для меня было чудом то, сколько где-то может быть света.
В Варшаве в аэропорту Шопена собачку пришлось отдать. Едва приземлились в Тель-Авиве, сразу поторопилась к паспортному контролю, чтобы побыстрее забрать Пэрис.
В зале, где проверяли документы, образовалась длинная очередь. Работники разговаривали с людьми из очереди, и многих из нее выводили, предлагали садиться на стулья и ждать. Я подошла к окошку, мой паспорт долго разглядывала представитель аэропорта. Затем она позвала коллегу. В конце концов, меня попросили присоединиться к тем людям, которые сидели на стульях. Сказали ждать, но чего и как долго, никто не сообщил.
Я начала разглядывать и прислушиваться к тем, кто был . Зал был практически заполнен, среди ожидавших решения (мы впоследствии перезнакомились) были мусульмане, русские, белорусы, испанцы и украинцы.
время шло, я не понимала, что происходит, где моя Пэрис. Я подходила к сотрудникам аэропорта и говорила, что прилетела сюда с собакой. Просила как-то ее забрать, но ответ был один: вам сказали ждать, вот сидите и ждите (я сейчас рассказываю, а Пэрис вздрагивает, хотя обычно она такого не делает).
Тогда я просила о помощи всех, кого только могла попросить. И только через три часа один из работников пошел мне на встречу. Как выяснила впоследствии, у него самого была собака, поэтому он мне сочувствовал.
Несмотря на установленные правила, данный человек завел меня в зал багажа. И там, возле мусорных баков, я увидела переноску с моей Пэрис. Это даже была не помойка, а свалка. Моя собачка очень резвая, и характер у нее непоседливый. А тут столько времени пришлось сидеть в переноске. Ее просто выбросили, хотя работники точно видели, что она была жива: на переноску еще в Варшаве авиакомпания наклеила отметку „Live Animal“ (живое животное).
Я схватила Пэрис, она была неестественно тиха, пережила неописуемый шок. Мне разрешили взять собаку на поводок, и мы вернулись в зал, где я ждала документов. Но Пэрис была на свободе недолго, в какой-то момент в зал зашел кот, она начала реагировать, и мне сказали посадить собаку обратно в переноску.
Очевидно, лай Пэрис как-то ускорил процесс, потому что меня вызвали на собеседование, которое длилось всего пять минут. Сотрудница задала два вопроса: есть ли у меня дети и замужем ли я. Я ответила, что детей и мужа нет. Женщина посмотрела на меня с осуждением и сказала: „Мне это не нравится, потому что вы можете здесь оформить брак“.
Она записала что-то себе, а потом сказала отправиться в зал ожидания. Такой метод применяли ко всем. Зададут один–два вопроса и снова говорят ждать.
От отчаяния люди начали знакомиться, делиться едой, у кого что было. Девушка с котом, например, приехала из Донецкой области. Было несколько женщин из Мариуполя.
Нас не кормили. Нам не давали воды. Купить ее было невозможно, даже кулера нигде не было. Хорошо, что корм для Пэрис я взяла с собой в самолет. Мы спрашивали у работников, где можно взять воду, они посоветовали пить воду из туалета. Мы так и делали».
В тот день у Ирины появились товарищи по несчастью. Они до сих пор общаются. Я позвонила одесситке Алине, вместе со взрослой дочерью они были в тот день в аэропорту Бен-Гуриона. Вот что она мне рассказала.
Алина: «Мы с дочерью хотели хоть немного отдохнуть от конфликта и побыть на море в Израиле, ехали на десять дней. Но нас депортировали, сказали, что дочь не замужем, и чтобы она случайно не вышла замуж в Израиле, лучше не пускать ее вовсе.
У нее не попросили, а вырвали телефон из рук, проверили все: фото, переписку. Потом нам приказали идти в соседнюю комнату, она была маленькой, где-то три на четыре метра. людей натолкали туда так много, как в переполненном автобусе. Все были покорны, какие-то виноватые даже.
Я отказалась туда заходить. Это не понравилось работнице, она зашла за дверь своей кабинки, присела и начала мне „тыкать“ средний палец. Зал был весь в камерах видеонаблюдения, наверняка она меня хотела спровоцировать на агрессию. Но я не повелась».
Ирина продолжает: «Мы все познакомились, среди нас были россияне. Их пропускали, по крайней мере половину, а из украинцев – никого.
часть русских и белорусов, которые были с нами, имели еврейские корни. Вспоминаю двух русских, маму с сыном. женщина хотела увезти парня от конфликта, они уехали из деревни, обратно возвращаться было нереально.
Этого парня в Израиле не пожалели, депортировали, и он плакал...
Еще в зале был украинец, который уже много лет работал в Италии. В Тель-Авив ехал проведать жену и детей. Его тоже не впустили, депортировали, потому что заподозрили, что едет на заработки. Мужчина показывал рабочий контракт из Италии, говорил, что у него отличная работа.
Нас по одному вызывали на собеседование. А происходило это так: работник выкрикивал фамилию, при этом произношение было такое искаженное, что ты не понимал, точно ли тебя зовут. Если не отзываешься, жди дальше.
Моя фамилия простая, Фролова. Но я не слышала, чтобы меня вызывали. Прошло уже более десяти часов. Когда я подошла спросить, когда меня, наконец, отпустят, сказали, что меня уже вызывали, а я не откликнулась. Хотя идти было некуда, нас все время держали в закрытом зале. Потом мы узнали, что таких комнат с людьми несколько.
В углу второго зала нашли автомат с шоколадками, но украинские карточки в нем не срабатывали.
У людей начали разряжаться телефоны, мы не могли их зарядить, на два зала было лишь две розетки, выпадавшие из стены. возле них образовалась очередь.
Отдельное издевательство, которое я заметила – речь. У меня английское экономическое образование и хороший уровень английского. Я не захотела общаться с работниками паспортного контроля на русском. Но они были недовольны и разговаривали исключительно по-русски, почти без акцента, поэтому я подумала, что, видимо, они являются выходцами из России.
Когда меня во второй раз пригласили на собеседование, проверили документы. У нас с Пэрис были обратные билеты на двадцатое марта, было и письмо-приглашение от друзей, где отмечалось, что меня ждут на зиму.
Спрашивали все: где я познакомилась с подругой, какова ее девичья фамилия, есть ли у нее муж? Я ответила, что это ее второй муж, тогда меня спросили, а какая фамилия и имя у первого мужа? Я помнила лишь его имя.
Объяснила, что мне много лет, у меня много подруг, некоторые уже в третий раз замужем, поэтому я не могу всех помнить. Дальше таможенник поинтересовались, зачем мне девяносто дней в Израиле. Я объяснила, что у нас идет конфликт, есть проблемы с критически важной инфраструктурой, с поставкой воды, со светом, отоплением. На все это работник лишь посмеивалась.
Наступила ночь. Меня вызвали дважды. В четыре утра сказали, что мое дело сейчас будет рассматривать министр иностранных дел, и что он решит – пускать меня или нет. Я поняла, что они насмехаются, потому что я не являюсь таким человеком, чтобы заинтересовать министра, да еще и во „внерабочее время″.
На рассвете у меня схватило обеспечивающий ток крови по кровеносным сосудам»>сердце, начала задыхаться. Показала сотруднику аэропорта медстраховку, люди попросили вызвать врача. Но услышала стандартное: „Тебе сказали ждать в углу, вот и жди″.
Они почему-то все время подчеркивали всем, чтобы ждали „в углу″. Я понимала, что могу умереть, и очень переживала, что будет с Пэрис. В семь утра пришел медработник, померил давление, побыл со мной , пока мне не стало легче, и ушел. Я тогда уже была слишком измотана, плакала. Для меня это были уже третьи сутки без сна.
Некоторые женщины обратились с просьбой помыться. Им предложили места в тюрьме аэропорта, сказали, что там сразу и поспать можно. Но это была ловушка, потому что, как мы поняли впоследствии, из той тюрьмы невозможно выйти, когда хочешь. Выпускают лишь тогда, когда для депортированного найдется место в самолете, а на это могут уйти недели...
В девять утра сотрудник аэропорта передал документы о депортации с запретом посещения Израиля в течение пяти лет. Меня подозревали в желании остаться и получать в Израиле социальную помощь. Я сказала, что все понимаю, на что он ответил: „Твое мнение никого не интересует″.
На этом издевательства не закончились. Мне предложили услуги местного адвоката и на двое суток остаться в аэропорту. Я отказалась, потому что подозревала, что это некий налаженный бизнес. Единственное, чего я хотела, это попасть скорее домой, в Киев.
Самолет надо было ждать, находясь в зале аэропорта, но выйти на улицу или купить еду я не могла – мне сказали, что в любой момент может появиться место в самолете, поэтому меня могут позвать. Я хотела погулять с Пэрис, но мне отказали. Пришлось просить случайную женщину прогуляться с моей собакой.
На скамейках были и другие депортированные. В обед нам молча принесли коробку с булками и несколько бутылок воды. Это была маленькая булочка с сыром – все.
Я попросила пройти в зону аэропорта, где есть рестораны, чтобы что-то купить, впрочем, мне запретили. Еды хватило не всем, воды тоже...
