- Краткая история раскола
- Длинная рука дяди Сэма
- Как потерять
Глобальная финансовая система перестраивается, пишет The Economist. страны укрепляют внутренние рынки капитала и защищают свою валюту от кризисов. Господствующая роль Запада в финансовой системе подорвана — причем во многом к лучшему, отмечает издание.
Краткая история раскола
В 1919 году Джон Мейнард Кейнс с тоской рассуждал о том, как Первая мировая война привела к краху великую эпоху финансовой глобализации. Всего несколькими годами ранее какой-нибудь лондонец мог, попивая чай в своей постели, одним телефонным звонком “вложить свои богатства в природные ресурсы и новые предприятия в любой части земного шара”. Ежели его душенька лежала скорее к государственным облигациям, чем к полезным ископаемым или рискованному капиталу, он мог “подкрепить безопасность своего состояния добросовестностью жителей любого мало-мальски серьезного образования на любом из континентов, куда только простирается фантазия или о чем имеются доподлинные сведения”. В этом “экономическом Эльдорадо” и “финансовой утопии” с ее возможностью “непринужденно и беспрепятственно” участвовать в создании мирового богатства и прошли юные годы Кейнса. Однако ее разрушила война, разразившаяся в 1914 году.
Спустя сто с лишним лет второе пришествие финансовой глобализации открыло перед дневным трейдером, вооруженным лишь телефоном, столько вариантов, что воображаемый джентльмен эпохи Кейнса оказался бы жестоко посрамлен. И хотя в Европу вернулась война, лишь немногие финансовые каналы действительно закрылись. Массового краха рынков акций и облигаций, как в годы Первой мировой, не повторилось. Лондонцу образца 2024 года по-прежнему ничего не стоит выбрать из десятков фондовых бирж по всему миру ту, на которой он пожелает разместить свои средства.
Однако глобальная финансовая система снова перестраивается. Раз за разом повторяющиеся кризисы и неспособность Запада сдержать их последствия подстегнули страны со средними доходами к углублению внутренних рынков капитала, укреплению внутренних институтов и самоизоляции от международных потоков капитала с их нестабильностью. Финансовая война под началом Америки стимулировала создание параллельных систем, чьи узкие места неподвластны дяди Сэму. Обе эти тенденции привели к созданию новой системы, более распределенной, чем привычная центростремительная модель по принципу “спицы на втулке”. По новой схеме у стран есть варианты помимо Америки. Наконец, третья тенденция — ширящийся экономический конфликт Америки с Китаем — может рано или поздно вынудить некоторые страны определиться с выбором. А это чревато уже крахом всей системы.
Начнем со стран, которые решительно шли к самодостаточности вместо того, чтобы полагаться на капризы глобального капитала. Ключевой такой блок состоит из жертв азиатского финансового кризиса 1997–98 годов. Спекулятивный “набег” на таиландский бат, на том этапе зыбко привязанный к доллару, превратился в финансовый и экономический тайфун, охвативший большую часть Юго-Восточной Азии, Южную Корею и Гонконг.
Кризис оказался настолько разрушительным еще и потому, что задолженность корпораций и финансового сектора в предыдущие годы росла быстрыми темпами. средства заимствовались из-за границы, на короткий срок и в иностранной валюте. В июле 1997 года, когда валютная привязка Таиланда порвалась, стало очевидно, насколько это рискованно. Центральному банку пришлось обесценить бат, и стоимость долларового долга в местной валюте резко взлетела. Эта же закономерность впоследствии повторилась в Малайзии, на Филиппинах и в Индонезии. одного этого хватило бы, чтобы вогнать фирмы с высоким уровнем заемных средств в бедственное положение или даже банкротство. Мало того — глобальные инвесторы стремглав покинули регион, бросая свои позиции впопыхах и без разбора. В результате разросся целый кризис финансирования, когда краткосрочный внешний долг уже не подлежал пролонгации, — и это умножило число дефолтов и усугубило экономический спад во многих странах.
В последующие годы, как отмечает Клиффорд Ли, управляющий инвестиционным подразделением крупнейшего банка Юго-Восточной Азии DBS, политики региона начали ужесточать контроль над внешними инвестициями. Это ограничило компаниям доступ к капиталу (и, следовательно, их рост), но при этом исключило повторное появление подобных уязвимостей. В то же время, отмечает его коллега по DBS Арт Каруньяванич, правительства стран Азии занялись приватизацией и биржевой регистрацией государственных компаний.
Сочетание ограничений на движение капитала, высоких коэффициентов накопления и биржевых котировок “национальных жемчужин”, как выразился Каруньяванич, вдохнуло новую жизнь в региональные рынки капитала. В результате, когда бóльшую часть остального мира захлестнул финансовый кризис 2007–09 годов, Юго-Восточная Азия осталась относительно невредимой, а правительства начали выпускать крупные транши суверенного долга в собственных валютах вместо долларов.
Сейчас, говорит Ли, облигации азиатских фирм хорошо раскупаются на региональном уровне, поскольку местные инвесторы-толстосумы перебивают коллег из Лондона и Нью-Йорка, предлагая более выгодные условия.
Между тем в странах со средним уровнем дохода по всему миру финансовые и экономические институты окрепли и могут эффективнее обезопасить себя от превратностей глобального финансового цикла. Многие из них накопили валютные резервы и могут защищать собственную валюту от набегов спекулянтов и кризисов. Центральные банки стали более независимыми и нередко ведут борьбу с инфляцией, переняв методы из стран побогаче. Во время последнего глобального инфляционного кризиса финансовые стражи в Бразилии, Чили, Венгрии, Перу, Польше и Южной Корее начали повышать процентные ставки задолго до Федеральной резервной системы США и Европейского центрального банка — и успешно сдержали рост цен.
Эти события неуклонно подрывают господствующую роль Запада в финансовой системе — причем во многом к лучшему. Более устойчивые институты — это очевидное благо. Контроль за движением капитала в Юго-Восточной Азии помог предотвратить нестабильность из-за неустойчивого притока капитала и ускорил сроки платежей на внутренних рынках, обеспечив быстрорастущим компаниям региона естественный источник “терпеливого капитала” (долгосрочных вложений). Причем этого удалось достичь, не отрезая регион от международных финансов. Небоскребы, вымахавшие в финансовом квартале Сингапура как грибы, до сих пор украшают логотипами международных банков, а иностранный Капитал по-прежнему течет, как ни в чем не бывало.
Менее благоприятной представляется вторая сила, меняющая глобальные финансы, — Америка и союзники превратили саму систему в оружие. Сама по себе экономическая война не новость. Она восходит, как минимум, к запрету Афин на торговлю с соседями из Мегар в 432 году до н. э. Но формат экономический войны XXI века, куда, помимо собственно торгового эмбарго, вошел еще и шантаж посредством самой финансовой системы, вывел ее на новый уровень. Отслеживание электронных платежей вкупе с господством доллара в мировых финансах и центральным положением американских банков предоставили американскому правительству невиданное доселе влияние. Вашингтон получил возможность отключать от финансовой системы не только отдельные банки, но и целые юрисдикции. В результате страны неизбежно начали искать альтернативу финансовым рычагам, сосредоточенным в руках США.
