Первые действия Дональда Трампа на посту президента США позволяют сделать вывод о том, что он сформировал новую политическую доктрину, пишет The Guardian. В ее основе лежат жесткость и предельный прагматизм — и у Старого Света нет почти никаких шансов противостоять напору переродившейся Америки.
Чем раньше бывшие друзья США осознают, что старому миропорядку пришел конец, тем быстрее они смогут объединиться — чтобы вернуть себе время первого президентства Дональда Трампа часто озвучивался тезис о том, что его послания всегда нужно воспринимать «серьезно, но не обязательно буквально». Это исключительно пагубное выражение широко расходилось среди политиков и в СМИ. Принятие его соответствовало той позиции, в которой многие чувствовали себя наиболее комфортно: Трамп был плох, но он не был умен. Он не был сообразительным стратегом. В его действиях не было грамотного расчета и целенаправленности. Трамп громко заявлял о себе, но редко подкреплял свои слова реальными действиями. В сущности, он совершал ошибки, которые могли нанести серьезный ущерб — но, в основном, случайно.
Отголоски такого подхода до сих пор ощущаются во многих аналитических материалах, авторы которых воспринимают нынешние первые указы Трампа как часть кампании «шока и трепета» (доктрина, в основе которой лежит концепция «быстрого достижения преобладания», использовалась американскими войсками в том числе во время вторжения в Ирак — прим. ИноСМИ). Как будто бы вся внешняя Политика сводится к тому, чтобы подавать сигналы, а не исполнять сказанное. А его план по Газе следует воспринимать — вы угадали — серьезно, а не буквально. Когда такой подход был предложен сенатору-демократу Энди Киму, он был вне себя от ярости. «Я понимаю, что люди из кожи вон лезут, чтобы смягчить последствия этих заявлений, — отметил он в интервью Politico. — Однако Трамп — главнокомандующий самыми мощными вооруженными силами в мире... Если я не могу воспринимать слова президента Соединенных Штатов как нечто действительно значимое, а должен искать объяснений какого-то оракула, то я просто не представляю, о чем можно думать, когда речь заходит о нашей национальной безопасности».
Отчасти проблема заключается в том, что многие просто не хотят и отказываются видеть в поступках Трампа как хоть какую-то последовательность. Однако его доктрина уже вырисовывается, причем наиболее отчетливо ее положения реализуются на внешнеполитическом треке. У доктрины есть четкие черты, контуры и своего рода единая теория решения конфликтов.
Во-первых, она связана со сделками — особенно когда речь заходит о военных действиях, в которых США играют определенную роль. Не существует ни истории конфликта, ни объективного представления о добре и зле. Отсчет времени начинается с Трампа, и его роль заключается в том, чтобы положить конец войнам — в идеале обеспечив при этом определенный положительный эффект-выгоду для США.
Именно в этой выгоде и заключается вторая особенность доктрины Трампа: коммерциализация, или сведение политики к вопросу о том, сколько что стоит, какова Прибыль и как ее можно увеличить. Трамп наблюдает за существующими конфликтами и оказываемой США финансовой поддержкой, которые не принесли им никаких осязаемых результатов. После войны в Газе можно извлечь какую-то выгоду из заключения сделок с недвижимостью. Украине можно сделать предложение о предоставлении Америке ее минеральных ресурсов — на сумму, почти в четыре раза превышающую объем оказанной на данный момент Штатами помощи. Это напоминает оптимизацию убыточной компании новым инвестиционным менеджером, который пытается получить Прибыль от средств, выделенных предшественниками.
Третья особенность доктрины Трампа заключается в отказе от любых видов «мягкой силы». Она отныне считается дорогостоящей, а ее преимущества — сомнительными и не поддающимися количественной оценке. «Мягкая сила» может быть даже мифом, фикцией, под чары которой подпадают разного рода легковерные режимы. Красивая иллюзия дает им некоторое чувство контроля, тогда как другие страны пользуются этим и просто-напросто кормятся за счет ресурсов США. В Газе или на Украине американцы просто предпринимали шаги, не добиваясь окончательного результата. Там, где другие видели «мягкую силу», Трамп видит болото.
Особенности нового подхода Трампа могут меняться, и совершаемые им действия могут оказаться недальновидными и пагубными для безопасности США. Причем угроза начнет исходить не только от самой личности Трампа, но и от пересечения различных политических течений в системе интересов тех, кто его поддерживает и консультирует. Реализуемая Трампом доктрина приобретает ключевые черты его характера — бессвязность, самовлюбленность, невежество. Однако все это не следует путать с отсутствием последовательности и решимости идти до конца.
В результате другие лидеры, особенно в Европе, оказываются в ситуации, когда их исторические договоренности и США, сведены на нет. Европейские страны теперь выступают в роли второстепенных государств-юниоров, которые могут либо отказаться от своих утративших силу представлений о важности противостояния Владимиру Путину, либо присоединиться к Трампу и положить конец военным действиям на его условиях, либо самостоятельно разгребать последствия, когда США откажутся поддерживать их в военном плане.
Теперь их гнев и риторика о «политике умиротворения» и «капитуляции» кажутся просто неверным пониманием происходящего, отголоском того времени, когда было общепринято считать, что агрессорам нужно противостоять, а все остальное — моральное поражение и признак слабости. Но Трамп действует в другой системе ценностей, в которой эти понятия вообще неприменимы или имеют другое
Пока европейцы негодуют, план Трампа по Украине разрабатывается не только вдали от Европы, в Вашингтоне, но и на Ближнем Востоке, в одном из тех новых центров посреднической силы, которые всегда были ориентированы на сделки. Они сами находятся в процессе пересмотра своих отношений с США и не питают иллюзий по поводу нового формирующегося мира. Сергей Лавров встретился с Марко Рубио в Эр-Рияде, а Владимир Зеленский прилетел в регион, готовясь к мирным переговорам в Абу-Даби при посредничестве стран Персидского залива. Фокус сместился на страны, чьи отношения с США были жесткими, основанными на взаимных корыстных интересах, а не на общих ценностях. Им всегда приходилось в большей или меньшей степени контролировать США — и, похоже, сейчас они находятся в наиболее выгодном положении, чтобы не застыть в «моральном ужасе» при взгляде на происходящее.