- Как убивают классику
- Феминизм, прогрессизм... А за всем — карьеризм
- А что дальше? Пустота...
- Нет, классику так раньше не фальсифицировали
- «Я так вижу»
Современная западная цензура, подобно цензуре первых лет советской власти, не только корежит новые книги, но и заставляет забывать старые, пишет Causeur. Классику цензурируют под предлогом защиты чувств сексуальных меньшинств, феминисток и прочих «прогрессистов». Это потакание «античитателю» разрушительно.
Цензоры — карательный отряд «прогрессистского» пуританизма в литературе. Очищая древние и современные произведения, в частности Роальда Даля и Яна Флеминга, от любой художественной сложности или резкости, якобы способных расстроить девственно глупого в своем оптимизме «пробужденного» (woke) к политической корректности читателя, эти новые цензоры предпочитают «причесанные» и бесполезные с литературной точки зрения варианты текста.
Активное нынешнее движение за переписывание и даже уничтожение произведений прошлого основано на полном непонимании того, что такое литература. И — шире — непонимании сущности искусства. Литература — не мать, которая утешает и успокаивает, и не старший брат, указывающий дорогу с приглашающей в будущее улыбкой. Она — не маркиза из песенки, у которой «все хорошо, как никогда». Эмиль Чоран в интервью 1973 года утверждает, что «книги пишут, чтобы причинить боль в высшем смысле этого слова, чтобы расстраивать читателя [...], все, что я читал в своей жизни, я читал, чтобы нарушить свой покой... Писатель, который не терзает меня так или иначе, меня не интересует... Кто-то должен заставить тебя страдать, иначе я не вижу необходимости в чтении». Кафка в своем знаменитом письме к Оскару Поллаку от 27 января 1904 года развивает ту же мысль: "Если книга, которую мы читаем, не разбудит нас ударом по голове, какой смысл ее читать?
"
Как убивают классику
Сторонникам переписывания произведений накладывают на уже написанную литературу свои желания. Дай им волю, они заменили бы живую классику своими книгами, охраняющими их экзистенциальный сон: милые скучные истории про добрых «прогрессистов», которые уже сейчас строят для нас лучший мир — ужасный своей стерильностью. Это книги со стереотипными хорошими и плохими героями, которых читатели любят, если они прогрессивные, и ненавидят, если они реакционные. Положительный это герой или отрицательный, решают наши политкорректные «вокисты» (woke), ни на минуту не сомневаясь, что они принадлежат к высшей касте в моральном и интеллектуальном плане. По сути, эти новые цензоры уже не знают, зачем нужна литература. Для них имеет право существовать только та литература, которая льстит их моральным, политическим и гражданским взглядам. Но написанная во имя политического активизма поэзия или проза — это бред, оксюморон, поэзия не пишется ради политики.
Есть ли читатель у беллетристики? Несомненно, «легкая» литература нравится некоторым читателям — например, непритязательной публике, жаждущей «пляжного» чтения. Этот тип книг хорошо известен, я не скорблю о его существовании, но нельзя называть его литературой.
Продавец рекламирует новй роман Харуки Мураками
В том-то и беда, что «легкая» беллетристика не становится жертвой современных кромсающих тексты вандалов (назовем их настоящим именем, ибо, как писал Альбер Камю, «неверно называть вещи — значит умножать скорбь этого мира»). Этим цензорам не интересны книги легкого жанра. Нет, они берутся за классиков, составляют списки с именами величайших писателей. Они уполномочивают издателей опускать фразы, которые могут оскорбить меньшинства. Почему? Потому что ничто не должно ранить нашего дорогого современника; ни одного грубого слова, ни одной обидной мысли. (Прощайте, знакомые с детства слова «толстяк» и негр, не говоря уже о шлюхах, которые становятся «секс-работницами» и коротышках, которые нынче «персоны, которым брошен вертикальный вызов».) Читатель слишком чувствителен к таким словам, читательница, слишком похожая на принцессу на горошине, не может вынести «сексуализацию груди и бедер».
Феминизм, прогрессизм... А за всем — карьеризм
Во имя прогресса мы возвращаемся к мракобесному пуританизму (да, я нарочно употребляю это грубое слово): это раньше пуритане были консерваторы, теперь же они шествуют под флагом прогрессизма (они стоят горой за ЛГБТ, феминизм, им не чужд активизм, но за всем этим у них — карьеризм). Повторюсь: читать, чтобы не страдать и не «травмироваться морально» — это значит читать как обыватель, невежа, жлоб. И даже если этот жлоб «осовременивает» себя голубым цветом волос «под панка» или надевает футболку с логотипом против глобального потепления — я тотчас узнаю его по мещанской привычке переписать жизнь отцов-классиков под нынешнюю политкорректную моду: это он торопится убрать слово «толстяк» из диалога людей, еще ничего не знавших о «лишнем весе»; это он торопится вымарать «расистский эпизод» из «Унесенных ветром». Это его шокирует «сексуализация зада Брижит Бардо» из типичной сцены в прозе шестидесятых. Подобная манера «натянуть» на классику собственное нынешнее ханженство — это свинство. И это свинство нужно разоблачать.
Стремиться очистить литературу от негатива — значит желать смерти литературы, ни больше, ни меньше. Останутся только милые писаки, борющиеся с классовой и половой дискриминацией, а также поклонники «вульгарного социологизма» с пером в руках. С одной стороны, любовные романы для пляжного отдыха, безобидные, слащавые и позитивные; с другой — ангажированные, якобы борющиеся за демократию романы о хороших мигрантах. Романы, естественно, «поднимающие вопросы», но в рамках дозволенного: ну, например, вопрос о «мирном сосуществовании разных культур». Мы все тут за мультикультурализм, но писать о нем воинствующие романы сегодня — это просто новая форма конформизма. Я бы добавил от себя: лично мне при прочих равных более интересен «воинствующий роман», активно проповедующий правые идеи, чем левые. И не потому, что я голосую за правых: мой интерес вызван только тем, что «правый» активизм хуже воспринимается средствами массовой информации, чем активизм левый, которому у нас — везде дорога. На самом деле я презираю все ангажированные политически романы за то, что они предпочитают политику литературе, коллективное — индивидуальному.
А что дальше? Пустота...
Цензоры (в лице «проверяльщиков деликатных тем») не улучшают, а разрушают: они не работают на читателя, хотя и утверждают, что берегут «читательские чувства». Цензоры работают на античитателей, то есть воинствующих мещан. Цензоры растят этих античитателей, всем сующих в нос свою мораль. Эти античитатели, будь их воля, никогда не признали бы ни одного романа, достойного этого имени: их в свое время шокировал даже роман «Мадам Бовари». Они и едва достойную романного имени беллетристику отложили бы в сторону (в романах Яна Флеминга столько «шокирующей маскулинности»).
Русская литература на английском
И самое ужасное здесь то, что в первых рядах «культуры отмены» стоят лиц, призванные по профессии как раз хранить настоящую культуру, а не отменять: университетские профессора и литературные критики. Вот это и вправду шокирует: как можно любить искусство, кино, литературу — и при этом соглашаться на устранение той или иной фразы, слова, мысли? В книге «Человек, не прошедший по конкурсу» (L’Homme supernuméraire) я пофантазировал в жанре антиутопии, что когда-нибудь политкорректные ханжи издадут сборник «Гуманистическая литература», из которого будет удалено все, что шокирует прогрессистов: «выкинут все куски, которые ханжи сочтут несовместимыми со своим достоинством; которые любители реформ найдут несовместимыми с прогрессом; и которые воинствующие феминистки найдут хоть в чем-то критикующими женщин». В итоге выкинуть придется почти всю мировую литературу.
Нет, классику так раньше не фальсифицировали
В моей антиутопии рекламщики-прогрессисты защищают это свое стерилизованное литературное блюдо, гневно отвергая применимость к нему понятия «цензура»: в моей книге они утверждали, что в специальных «отсталых» издательствах или в старых изданиях двадцатого века можно будет найти те же классические книги «без купюр». Поэтому я не удивился, когда увидел, что эта моя старая фантазия воплотилась в жизнь: сторонники переписывания классики (эти иконоборцы в белых перчатках!) сегодня ссылаются как раз на этот аргумент: мол, есть же старые издания. Но вот что я не смог себе вообразить даже в антиутопии: нынешние «переписчики» приводят исторический «аргумент», будто произведения классики всегда корежили и сокращали, чтобы адаптировать их к современности. Этот аргумент — софизм: когда в двадцатом веке французский литератор Жан Кокто дал свое видение древнегреческой пьесы «Царь Эдип», он поставил под текстом свое имя, а не имя Софокла. И, что еще более коварно, некоторые уподобляют «моральные» переписывания с переводом с одного языка на другой. Мы забыли о том, что до XXI века переводчики соревновались в верности авторскому тексту. Переводчик именно переводил, добросовестно передавал замысел автора, а не исправлял то, что вдруг казалось ему (иногда из другой эпохи) политически и морально неправильным.
«Я так вижу»
То, что молодые люди, бунтующие и наивные по своей природе, отдают предпочтение принятому сегодня прилагательному или приемлемой сегодня мысли — это можно понять. Но с тем, что мошенники под видом редакторов или политкомиссары, изображающие из себя критиков и профессоров, поддаются этой же «детской болезни» — вот с этим нужно бороться и рассматривать это как худшую глупость. Причем глупость, вечно возникающую вновь, отнюдь не оригинальную. Это нерушимо. Мир исчезнет, но глупость людская будет вновь сотрясать пустоту.
Патрис Жан (Patrice Jean)